Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

Он подхватил саквояж из руки дочери. Прикоснувшись губами к ее уху, Горовиц прошептал: "Ты стала еще красивей, Евочка. Пойдем, любовь моя, у меня там повозка. Экипажей тут нет, к сожалению, — Горовиц смешливо развел руками.

— Папа, — Ева, на мгновение, прикрыла глаза. "Папа, Господи, как я скучала".

— Я снял домик в Лоде, — отец устроил ее на повозке, — там нам никто не помешает. Скоро поедешь в Иерусалим, а я за тобой.

— В этом? — Ева подобрала подол платья и указала на отцовскую кипу. "Нет, разумеется, — Горовиц погладил светлую, красивую бородку, — я же знаю турецкий, милая. Я сюда ехал через Стамбул. Обзавелся и одеждой подходящей, и всеми нужными бумагами".

Он подстегнул мулов. Повозка, закачавшись, выехала на широкую, накатанную дорогу, что вела на северо-восток, среди пыльных, заброшенных полей.

— Там, — Горовиц указал кнутом на горизонт, — все по-другому. Сады, колодцы, все зеленое. А тут, — он пожал плечами, — пиратов все еще боятся. Но скоро и доедем уже.

Ева улыбнулась. Потянувшись, она проговорила: "Все получится, папа, не может, не получится".

В открытые ставни был слышен треск цикад. Ева подняла голову с плеча отца, и вынула из его руки гроздь винограда: "Земля, где пшеница, ячмень, виноградные лозы, смоковницы и гранатовые деревья, земля, где масличные деревья и мед".

— И заметь, — Горовиц притянул ее к себе, — я для тебя все приготовил, счастье мое. А мед, — он опустил руку вниз, — твой все-таки слаще.

На полу комнаты стояло медное блюдо с лепешками и фруктами. Ева, набросив на плечи шелковое покрывало, устроилась в руках отца: "А если Судаков мне не поверит? Мне же надо сказать, что я — твоя дочь".

— Как раз, поэтому и поверит, — усмехнулся Александр. "Они там все добрые сверх меры, я таким не буду. Ты, конечно, голубка моя, постараешься, — разве кто-нибудь может тебя заподозрить во лжи? Ты же у меня сама невинность, святой отец тебя как называл? — мужчина не смог скрыть улыбки.

— Мадонной, — хихикнула Ева: "Не буду папе о Теодоре говорить. Достану ему амулет. Пусть, что хочет с ним, то и делает, а мы с Теодором уедем и обвенчаемся".

Александр внезапно повернул ее к себе, и, вгляделся в лицо дочери: "Не скрывай от меня ничего, мой ангел. Ты же знаешь, как я тебя люблю, милая. Не надо скрывать, — глаза отца вдруг заблестели сталью. Ева, прикусив губу, вздохнула: "Ты меня будешь ругать, папа".

Горовиц слушал. Потом, хмыкнув, он зарылся лицом в тяжелые, все еще пахнущие морским ветром, волосы дочери: "Ты же меня не бросишь, милая? Я же твой отец, буду жить вместе с вами. Да, доченька?"

Ева посмотрела в его сузившиеся, холодные глаза и покорно кивнула: "Да, папа".

— Вот так, — одобрительно сказал Горовиц, раздвигая ей ноги. "Все будет так, как я скажу, мой ангел, правда ведь?"

— Да! — крикнула Ева, разметав волосы по шелковым подушкам, царапая его плечи. "Да, папа, я люблю тебя!"

— Никто не устоит, — подумал Горовиц, поднимая ее на руки, прижимая к стене. "У кого бы ни оказался этот амулет, — никто не устоит. Даже сам Судаков".

Он, на мгновение, представил дочь — в скромном платье, в плотной вуали, со свечой в руке, под свадебным балдахином. Улыбнувшись, целуя ее белую, нежную шею, он шепнул: "Моя сладкая, доченька моя, невеста моя!"

Мулы остановились на гребне холма. Ханеле, держась за луку седла, восхищенно вздохнула: "Иерусалим!"

Над лежащим в низине, окруженным стенами городом, в пронзительном, голубом осеннем небе, — неслись белые облака. Аарон наклонился к собаке: "Тут мы и будем жить. Далеко мы с тобой забрались, но теперь — это наш дом".

Он оглянулся и, незаметно набрав в ладонь сухой, невесомой земли — поднес ее к губам. Пахло теплом, и солнцем. Аарон, пробормотав: "Если я забуду тебя, Иерусалим…, - повернулся к остальным. Джо стояла, молча, смотря на город, ее темные, отросшие волосы были заплетены в косы. Аарон увидел, как Иосиф что-то шепчет ей на ухо.

— И все равно я боюсь, — горько проговорила девушка. "Вдруг и отсюда — тоже выгонят. Ты же ходил к этому раввину, в Ливорно. Он тебе, то же самое сказал, что мы в Лондоне слышали".

— Не выгонят, — уверенно ответил Иосиф. "Теодор сейчас Хану к отцу ее отведет. Аарон отправится нам комнаты снимать, а мы с тобой сразу найдем этого Исаака Судакова".

— Поехали, — улыбнулся Федор. Спускаясь с холма, ведя за собой мула, он спросил у племянницы: "А где отец-то твой живет, знаешь ты?"

Ханеле только закатила красивые, серые глаза и положила руку на медальон. "Дядя, — с чувством сказала девочка, — я же вам говорю, я все знаю. Я и раньше все видела, как меня дядя Иосиф еще не лечил. Только я не знала, что мир такой красивый. Это его Господь таким сделал? — она подергала Федора за рукав сюртука.

— В общем, — он согласился, — да. Вдоль дороги росли старые, с узловатыми стволами, оливы, зеленовато-серые листья шелестели на ветру, птицы клевали упавший в пыль гранат. Федор вдруг подумал: "Раз уж я здесь — съезжу на это озеро соленое, к югу от города. Надо взять образцы воды оттуда. И вообще, в горах побродить, посмотреть, какие тут минералы есть. Вряд ли сюда хоть один натуралист добирался"

Он обернулся к Иосифу: "А если я с вами поселюсь? Потом, как я уеду, ты из моей комнаты кабинет сделаешь. Мой брат все же скромно живет, да и детей у него двое".

— Конечно, — Иосиф хмыкнул: "Теодор, ты же ученый, материалист. Как ты можешь верить во всю эту ерунду? Хана просто не в себе была. Да и мало ли где она эту бумажку взяла?"

Федор помолчал:

— Бумажка, как ты выражаешься — в золотом медальоне лежит, так что явно, кто-то о ней заботился. И вообще, — он потянулся, и потрепал мула по холке, — скоро все и увидим, своими глазами. А если ты все знаешь, — он наклонился и поцеловал черные косы племянницы, — то скажи нам — кто из нас первым женится — я, Иосиф, или Аарон? Ты же у нас только хорошие вещи, видишь, да?

— Я разные вещи вижу, — мрачно подумала про себя Ханеле. Вслух, весело, она ответила: "Аарон!"

Юноша покраснел. Иосиф рассмеялся: "Как бы мне не пришлось одному в комнатах жить".

Ханеле посмотрела на бледное, взволнованное лицо Джо. "Как далеко, — подумала девочка, — на краю земли. Море, ничего кроме моря вокруг. Хоть не одна она там будет".

— Дядя, — лукаво спросила Ханеле, — а мы с вами на рынок сходим, как в Лоде?

— А зачем тебе? — усмехнулся Федор. "Опять этими сладостями местными объедаться будешь?"

Ханеле облизнулась. Федор развел руками: "Ну что с тобой делать?".

Ведя за собой мула, он зашел в Яффские ворота. Племянница оказалась забавной девчонкой. На корабле она делила каюту с Джо. Днем, устав, набегавшись, девочка засыпала на руках у Федора. Тот покачивал ее, и что-то напевал. Иногда, закрыв глаза, он гладил ее по голове: "У меня, наверное, и детей уже не будет. Того сына, о котором Хана говорит — не хочу я его искать, а жениться? Тео мне откажет, наверняка, а ни о ком другом я и думать не могу. Так и получится — племянница есть, племянник тоже, Майкл в Лондоне, Тедди маленький в Париже — буду им всем дядей"